wild hedge rose
Ты еще не знаешь, что утром 24 апреля получишь мое послание. Поэтому не торопишься выйти из дома, чтобы проверить почту. По правде сказать, ты бы ее не проверила, не будь то воля случая.
Вот ты открываешь почтовый ящик и наверняка удивляешься. Тебе ведь не пишут писем. Сначала ты решишь, что это, должно быть, какая-то ошибка и пожелтевший конверт (письмо шло несколько месяцев, терялось, находилось, и снова терялось) принадлежит вовсе не тебе. И ты бы непременно вернула письмо законному хозяину, вот только хозяин - г-жа *** Э.Р.
На всякий случай ты прячешь письмо под куртку. В левый потайной карман. И тогда ты почти бегом поднимаешься по лестнице. Большим длинным ключем отмыкаешь дверь квартиры номер 54. Ты, конечно, сразу же направляешься в свою комнату, забираешься с ногами на подоконник.
Затем несколько секунд теребишь в руках замасленный конверт с слегка загнутыми краями, разглядывая причудливую марку. Обычно на них изображен какой-нибудь важный человек или абстрактный пейзаж, а на этой ничего подобного – просто балерина. Она стоит на самом кончике носка, как и положено настоящей балерине, и смотрит куда-то в сторону.
Одним нетерпеливым движением ты разрываешь старую бумагу и вынимаешь согнутый в четыре раза лист. Он исписан мелким неровным почерком, или детским, или же почерком художника, человека, который ищет и все никак не может найти.
Ты быстро скользишь глазами по строчкам, едва шевеля губами. Детская привычка.
Сейчас, спустя несколько лет, ты едва ли вспомнишь об этой глупой записке. А я могу прочесть ее наизусть:
«Здравствуй Дорогая Э.! Э – не самая благозвучная буква алфавита, однако такое имя дали тебе родители и с этим ничего не поделать. Как зовут меня – не важно. Не важно, потому что, во-первых, это не имеет ровным счетом никакого значения, а во-вторых, мы никогда не были знакомы. Мне не известен твой адрес, однако, я полагаюсь на усердие почтовых служащих. Но, по правде сказать, опуская письмо в ящик, не надеюсь, что оно когда-либо попадет к тебе в руки.
Я хочу рассказать о том, как в первый и последний раз видел тебя. Это был самый конец осени. Дождь лил несколько дней, и мокрые ягоды рябины грустно кивали ему в такт. Ветер налетал порывами, чертя пылью круги. Ты шла в легком пальто, кутая тонкие пальцы в длинные рукава. Твои русые волосы плясали от ветра, но тебе, кажется, было все равно. Ты шла, изредка поднимая огромные зеленые глаза на прохожих. А они так же не замечали тебя, как и тысячу других. Может потому что ты не хотела быть замеченной? Не знаю. Знаю одно, я увидел тебя сразу. И с тех пор не вижу никого кроме.
Но пишу я вовсе не за этим. Не знаю, вспомнишь ли ты теперь, но в тот день ты держала в руках стопку альбомных листов, скрепленных между собой. Ты прижимала их к груди и немного сердилась на злополучный ветер. Все же один из листов вырвался из твоих объятий и опустился прямо к моим ногам. Веришь ли ты в судьбу? Впрочем, ответа я не узнаю. Это был рисунок. Я откажусь от его описания. Скажу только, что он был прелестен. Как бы мне ни хотелось сохранить его у себя, я считаю своим обязательством вернуть его в руки законной хозяйки.
Поэтому я прошу о встрече. Приходи к последней лавочке в нашем парке. Я знаю, ты любишь бывать там. Особенно ранней осенью, когда пожелтевшие листья рассказывают свои сказки. Но ты не можешь разобрать ни слова, потому что уже выросла и разучилась воображать. А еще разучилась верить, верить в волшебство.
Но, если ты держишь это письмо в руках, то не остается ничего, кроме как поверить в чудо.»
Вот ты открываешь почтовый ящик и наверняка удивляешься. Тебе ведь не пишут писем. Сначала ты решишь, что это, должно быть, какая-то ошибка и пожелтевший конверт (письмо шло несколько месяцев, терялось, находилось, и снова терялось) принадлежит вовсе не тебе. И ты бы непременно вернула письмо законному хозяину, вот только хозяин - г-жа *** Э.Р.
На всякий случай ты прячешь письмо под куртку. В левый потайной карман. И тогда ты почти бегом поднимаешься по лестнице. Большим длинным ключем отмыкаешь дверь квартиры номер 54. Ты, конечно, сразу же направляешься в свою комнату, забираешься с ногами на подоконник.
Затем несколько секунд теребишь в руках замасленный конверт с слегка загнутыми краями, разглядывая причудливую марку. Обычно на них изображен какой-нибудь важный человек или абстрактный пейзаж, а на этой ничего подобного – просто балерина. Она стоит на самом кончике носка, как и положено настоящей балерине, и смотрит куда-то в сторону.
Одним нетерпеливым движением ты разрываешь старую бумагу и вынимаешь согнутый в четыре раза лист. Он исписан мелким неровным почерком, или детским, или же почерком художника, человека, который ищет и все никак не может найти.
Ты быстро скользишь глазами по строчкам, едва шевеля губами. Детская привычка.
Сейчас, спустя несколько лет, ты едва ли вспомнишь об этой глупой записке. А я могу прочесть ее наизусть:
«Здравствуй Дорогая Э.! Э – не самая благозвучная буква алфавита, однако такое имя дали тебе родители и с этим ничего не поделать. Как зовут меня – не важно. Не важно, потому что, во-первых, это не имеет ровным счетом никакого значения, а во-вторых, мы никогда не были знакомы. Мне не известен твой адрес, однако, я полагаюсь на усердие почтовых служащих. Но, по правде сказать, опуская письмо в ящик, не надеюсь, что оно когда-либо попадет к тебе в руки.
Я хочу рассказать о том, как в первый и последний раз видел тебя. Это был самый конец осени. Дождь лил несколько дней, и мокрые ягоды рябины грустно кивали ему в такт. Ветер налетал порывами, чертя пылью круги. Ты шла в легком пальто, кутая тонкие пальцы в длинные рукава. Твои русые волосы плясали от ветра, но тебе, кажется, было все равно. Ты шла, изредка поднимая огромные зеленые глаза на прохожих. А они так же не замечали тебя, как и тысячу других. Может потому что ты не хотела быть замеченной? Не знаю. Знаю одно, я увидел тебя сразу. И с тех пор не вижу никого кроме.
Но пишу я вовсе не за этим. Не знаю, вспомнишь ли ты теперь, но в тот день ты держала в руках стопку альбомных листов, скрепленных между собой. Ты прижимала их к груди и немного сердилась на злополучный ветер. Все же один из листов вырвался из твоих объятий и опустился прямо к моим ногам. Веришь ли ты в судьбу? Впрочем, ответа я не узнаю. Это был рисунок. Я откажусь от его описания. Скажу только, что он был прелестен. Как бы мне ни хотелось сохранить его у себя, я считаю своим обязательством вернуть его в руки законной хозяйки.
Поэтому я прошу о встрече. Приходи к последней лавочке в нашем парке. Я знаю, ты любишь бывать там. Особенно ранней осенью, когда пожелтевшие листья рассказывают свои сказки. Но ты не можешь разобрать ни слова, потому что уже выросла и разучилась воображать. А еще разучилась верить, верить в волшебство.
Но, если ты держишь это письмо в руках, то не остается ничего, кроме как поверить в чудо.»