Cave canem.
Доброе утро, мой хороший.
За моим окном темень ночного города, редкие машины и еще более редкие прохожие, но я свято чту пять часовых поясов между нами и спешу поприветствовать Ваш новый будний день с его рутиной, звонком будильника и работой. Это мое очередное последнее письмо, из тех, которые никогда не отправляются, но Вы ведь и сами все знаете, а мне просто надоело слушать собственный голос в собственной голове. Не знаю, как Вы, а я вечно веду с Вами наши беседы. Впрочем, нет, я знаю - Вы точно со мной не "разговариваете", Вы же так на меня непохожи. И что самое удивительное, у нас было так много общего. Или это я так бережно выискивала общее и нежно прижимала его к сердцу? Или это все Ваши увлечения незаметно стали "моими"? Впрочем я по Вам уже почти совсем не скучаю. "Почти совсем", очень по-женски, да. Ведь именно в Ваших объятиях я становилась кокеткой, домашней кошечкой, нежностью и теплотой. Ничто не могло сравниться с Вашей невеселой улыбкой, Вашими скулами и Вашим упрямством. Вы были так восхитительно жестоки, резали меня словами и в упор не замечали слез - Вы делали все так правильно, Вы были великолепны в своей роли. Вы разбудили во мне величайшее великодушие, ослепив меня, оглушив меня, поломав меня. Надеюсь, я тоже что-нибудь в Вас надломила.
И теперь мне просто скучно. Ваши последние фразы холодной, сдерживаемой ярости всегда приходят мне на ум, когда мне хочется вдруг залить лицо слезами. Но даже они не могут омрачить Ваш образ - ничто и никто не может его омрачить - потому что я этого не хочу. Но уже перегорело, опустело, отпустило; мне просто иногда не с кем помолчать, а с Вами так восхитительно молчалось, когда Вы были рядом. Сейчас я иногда перечитываю книги про нас, с каждой перевернутой страницей оставляя Вас все дальше в прошлом; песни о нас становятся все тише и бледнее, а мои губы - все горше от кофе и сигарет с ментолом. Мне даже досадно на себя, что я стала Вас забывать.
Немного жаль, что я больше ничего не знаю о Вас, чем Вы сейчас живете, что чувствуете, что пьете, что смотрите, что Вас веселит, что огорчает, чем дышите и какие сны видите. Впрочем, я надеюсь, что у Вас все отлично, Вы ведь у меня самый хороший.
За сим прощаюсь (и Вы опять ничего не сделаете, чтобы меня остановить), но все равно еще немножко Вас люблю,
Ваша невозможная.
За моим окном темень ночного города, редкие машины и еще более редкие прохожие, но я свято чту пять часовых поясов между нами и спешу поприветствовать Ваш новый будний день с его рутиной, звонком будильника и работой. Это мое очередное последнее письмо, из тех, которые никогда не отправляются, но Вы ведь и сами все знаете, а мне просто надоело слушать собственный голос в собственной голове. Не знаю, как Вы, а я вечно веду с Вами наши беседы. Впрочем, нет, я знаю - Вы точно со мной не "разговариваете", Вы же так на меня непохожи. И что самое удивительное, у нас было так много общего. Или это я так бережно выискивала общее и нежно прижимала его к сердцу? Или это все Ваши увлечения незаметно стали "моими"? Впрочем я по Вам уже почти совсем не скучаю. "Почти совсем", очень по-женски, да. Ведь именно в Ваших объятиях я становилась кокеткой, домашней кошечкой, нежностью и теплотой. Ничто не могло сравниться с Вашей невеселой улыбкой, Вашими скулами и Вашим упрямством. Вы были так восхитительно жестоки, резали меня словами и в упор не замечали слез - Вы делали все так правильно, Вы были великолепны в своей роли. Вы разбудили во мне величайшее великодушие, ослепив меня, оглушив меня, поломав меня. Надеюсь, я тоже что-нибудь в Вас надломила.
И теперь мне просто скучно. Ваши последние фразы холодной, сдерживаемой ярости всегда приходят мне на ум, когда мне хочется вдруг залить лицо слезами. Но даже они не могут омрачить Ваш образ - ничто и никто не может его омрачить - потому что я этого не хочу. Но уже перегорело, опустело, отпустило; мне просто иногда не с кем помолчать, а с Вами так восхитительно молчалось, когда Вы были рядом. Сейчас я иногда перечитываю книги про нас, с каждой перевернутой страницей оставляя Вас все дальше в прошлом; песни о нас становятся все тише и бледнее, а мои губы - все горше от кофе и сигарет с ментолом. Мне даже досадно на себя, что я стала Вас забывать.
Немного жаль, что я больше ничего не знаю о Вас, чем Вы сейчас живете, что чувствуете, что пьете, что смотрите, что Вас веселит, что огорчает, чем дышите и какие сны видите. Впрочем, я надеюсь, что у Вас все отлично, Вы ведь у меня самый хороший.
За сим прощаюсь (и Вы опять ничего не сделаете, чтобы меня остановить), но все равно еще немножко Вас люблю,
Ваша невозможная.